[Агентство] [Журнал] [Дизайн-студия]
[Сотрудничество] [Сплетни] [Обратная связь]

- Игорь, ты был прекрасно пишущим журналистом, и, я думаю, ты им и остался. Есть расхожее мнение, что пишущий журналист уходит на телевидение, когда не хочет больше писать.

- Мне ни в коем случае не надоело писать, более того, я боюсь, что на телевидении писать я просто разучился. Я боюсь там что-то писать. Чем меня привлекло телевидение? Меня захватил новый шанс. Понравилось делать фильмы, вести программы. Ну а журналистика... Она в газете не такая, как на телевидении. Телевидение - это другая профессия.

- Ты был одним из первых пишущих журналистов (когда ты был в "Курантах"), кто придумал в те времена поняти"журналистской легенды" или "мифа", на чем сейчас держится практически вся заказная журналистика, весь шоу-бизнес. Тебе не жалко, что то, что тогда было экзотикой, стало практически нормой.
- Я не совсем понял, что именно ты имеешь в виду.

- Твой замечательный рассказ о том, как в Подмосковье ловили маньяка.
- А, ну это не я придумал. Иногда в редакции нам не хватало новостей и мы начинали сами их придумывать. И этого маньяка придумали, а через неделю его арестовали. Уже в жизни. Мы его как бы придумали, но он до сих пор сидит. На самом деле это просто традиции русской журналистики. Вспомни Гиляровского. Он пишет о том, как они в типографии Сытина напивались. А откуда иначе взялись бы эти "вороны с голубыми глазами", "розовые слоны", вся классика русской журналистики. Это не я придумал. Я только воскресил.

- О чем тебе интереснее всего говорить в эфире?
- Меня давно не интересует журналистика факта, меня интересует журналистика слова. Год или два назад вышла у меня книга. Основной тираж так где-то и валяется, потому что продавать ее я не хочу. Часть тиража просто подарил друзьям.

- Cегодня тебя уже воспринимают не как журналиста, а как телеведущего. Скажи, каким для тебя является идеальный образ тележурналиста или телеведущего?
- Я не знаю, что здесь можно ответить. Могу только рассказать тебе о своей жизни: занимаюсь только тем, чем я хочу заниматься. Меня зачаровывает эфир. Для меня это - своего рода наркотик. Я снимаю фильмы, езжу по разным закоулкам, делаю репортажи оттуда, снял пять или шесть документальных фильмов. За один получил крупную международную премию. На НТВ есть программа, которая выходит по четвергам в 21.40 в самое прайм-таймовское время: "Профессия - репортер". Для нее я сделал пару фильмов и собираюсь завтра делать третий. Мне это интересно. А насчет образа... Все меняется с каждым днем, и мне пока невозможно быть чисто студийным ведущим, который просто выходит в эфир и работает как обозреватель или комментатор. Я должен ездить, путешествовать по этой стране, по миру, по жизни. Езжу за впечатлениями. Такой я был в газете, такой я остался на телевидении. Я не могу обойтись без двух наркотиков: без кайфа прямого эфира и без кайфа поездок. Если я месяц никуда не выезжаю, то в Москве я заболеваю.

- Все твои репортажи и ранние статьи отличались одной замечательной чертой. Ты никогда не боялся высказывать свое мнение, за что нашего брата, как ты знаешь, не жалуют и за что часто обвиняют в излишней категоричности. Скажи, это твое отношение к жизни, к карьере, окружающему миру?
- Ну, понятие карьеры для меня давно уже не существует. Я прошел все круги в журналистике: от внештатника до главного обозревателя при главном редакторе. Потом стал редактором и хозяином газеты. Сейчас, когда у меня случаются деньги, я продолжаю ее издавать. Раньше издавал регулярно. Это газета для заключенных. Авторами являются только заключенные и больше никто. Что касается моего мнения, я не считаю, что можно как-то иначе. Я не рисуюсь. Для меня - это условие работы. Например, у токаря есть набор операций, которые необходимо совершить, чтобы выточить гайку. Для меня тоже существует набор правил, которые нельзя преступить. Это условие профессии. Программа, в которой я работаю, программа авторская. Любой наш корреспондент из себя представляет личность. Это его авторское видение мира.

- Сейчас подрастает молодежь, которая твое положение на телевидении и в журналистике считает венцом карьеры. Они скажут: "Да, Игорь Воеводин - это человек, который добился в жизни абсолютного успеха. Он узнаваем, он любим, он может себе позволить делать то, что он хочет". Ты тоже так считаешь или думаешь, что впереди еще более звездное будущее?
- О звездности я не думаю, поверь, я переболел звездной болезнью, как любой узнаваемый человек, но в достаточно легкой форме. Меня это не сломало. А что касается успеха, то я не уверен, что завтра буду заниматься этой профессией. Может, я уеду и буду жить на берегу озера или моря, просто думать и читать. Я не знаю, к чему я приду завтра. Пока мне это не надоело, мне это нравится. Я работаю не ради денег, не ради карьеры, не ради звезд. Все это пройдено, и свои деньги я стараюсь зарабатывать не на телевидении. Что касается нашей профессии, так уж получилось, что мне в ней повезло. Я всю жизнь был невыездным, и раньше к пенсии в лучшем случае я был бы редактором отдела в "Труде" и раз перед пенсией съездил бы - первый и последний раз в жизни - на Золотые пески. Но я сознательно еще на факультете выбрал образ жизни. Еще на журфаке стало ясно, что есть хорошие выездные мальчики и есть все остальные. На первом курсе встал вопрос: куда ты пойдешь? К стриженым мальчикам - будешь тянуть руку на собрании, потом тебя примут в партию, потом завербуют в комитет и ты уедешь собкором. Второй вариант - будешь жить как захочешь. Передо мной такого выбора по сути не стояло: я ни секунды не раздумывал. Волею судеб оказалось, что сегодня оказались востребованными те, которые 10 лет назад никому были не нужны. Но изменилась страна. Когда меня выгнали из "Советского патриота", я был 10 месяцев без работы, работал грузчиком в винном магазине и думал, что это волчий билет. Потом меня взяли в "Московскую правду", но и тогда для меня не стоял вопрос, ломаться или нет. Здесь нет никакого героизма. Это нормальный путь. Но так получилось, что неожиданно он привел к успеху.

- Есть Игорь Воеводин, который каждый вечер появляется на экранах, а есть Игорь Воеводин - человек. Как ты считаешь, что в тебе изменилось?
- Ничего не изменилось, вторую неделю об меня вытирают ноги в газетах за то, что я по-хамски обошелся с телезрителями. Пытаюсь объяснить, что я не играю никаких ролей. Я не играю при общении с телезрителем. Я живу, могу играть, но не заигрывать. Моя маска предельно повторяет черты лица. Я не диктор, я не лоснящийся шоумен. Я просто человек со своей позицией, который участвует в программе, высказывает свое мнение и смотрит на мир своими глазами. У меня чистые руки. Меня пытались заставить писать парадные материалы, но я отказывался. Все, что написал нечестного в жизни - это пара очерков о строителях: как здорово они работают. Не самый тяжкий грех для коммунистического журналиста.

- Все журналисты мечтают о том, чтобы сделать проект без цензуры, без пожеланий спонсоров, без нападок коллег. Что бы сделал ты?
- Я думаю, это была бы стенгазета.

- Какая?
- Просто стенгазета. Если хочешь быть независимым, издавай газету в двух-трех экземплярах. Или снимай любительский видеофильм. Во всем прочем ты зависишь - ты живешь в обществе. Полностью независимым можно быть в стенгазете.

- Наше общество никогда не позволит свободного творчества?
- Никакое общество никогда и никому не позволит свободного творчества. И в любом другом случае ты несвободен. Когда я делаю фильм, я вкладываю в него душу, но я обязан думать о том, чтобы фильм был смотрибельным. Когда я работаю в кадре - это я и есть.
Я свободен, но я обязан думать о том, чтобы программа была смотрибельна. Это уже определенная степень несвободы. Я обязан думать о разных мнениях людей, которые меня окружают. Полной свободы для журналиста не существует.

- Люди, во многом определяющие лицо современной журналистики - твои однокурсники. Как ты относишься к тому, что поколение людей 60-70 гг. выросло, равняясь на вас?
- Я, если в жизни кого-то приручал, то только женщин. Да и это потом надоело. Что касается людей, которых я обучаю профессии, то получилось, что как-то сразу я начал серьезно работать и начал кому-то что-то объяснять. Кто-то не стал никем, кто-то стал классным журналистом. Ты в ответственности за тех, кого приручаешь, это действительно так. Я не стремился приручать людей, но по тому, как я их научил, они долгое время смотрели на мир моими глазами, и мне за них отвечать на Страшном суде. За все мои грехи, мои подлости и за тех, кого я обучил ремеслу.
В рамках профессии, поколения, вероисповедания меня не существует, так что я не могу сказать, что представляю собой другое поколение.

- И все-таки, как ты себе себя представляешь?
- Существует мой расхожий образ хулигана, бабника, человека, попадающего в какие-то истории, живущего какой-то яркой феерической жизнью. С одной стороны, это все правда. Для меня это характерно в прошлом и даже в какой-то степени в настоящем. Но есть еще и я истинный, которого мало кто знает. В детстве я был Пьером Безуховым, потом Долоховым, в котором всегда жил Безухов. Дело в другом. Обо мне знали то, как я сам себя характеризовал. Я бродяга, я никак не успокоюсь, и может быть, это не так плохо. Я никак не могу найти себе место жительства, я не могу найти женщину, с которой мог бы долго сосуществовать. Это не поиски себя.

- Что бы ты сказал о своем характере?
- Крайне неуравновешенный, вспыльчивый, неприятный человек.

- А чем тогда объясняется такая горячая любовь окружающих к тебе и твое умение дружить годами?
- Далеко не все меня так уж и любят. А что касается умения дружить... Я не сдаю и не бросаю людей. Могу годами не видеться с человеком: кончаются одни отношения, начинаются новые, но я не сдаю людей. Если могу чем-нибудь помочь - помогаю и не жду ответа. Это само собой разумеется. У меня в юности были ситуации, когда не было денег и было нечем возвращать долги и у меня их не требовали. Так теперь и я не вспоминаю, кто и сколько мне должен.

- Любовь - это огонь, звездная болезнь - медные трубы. Через что тебе еще придется пройти?
- Я не знаю. Есть много вещей, которые могут согнуть человека, а я не Геракл. Я не знаю, как я себя поведу в той или иной ситуации. Я человек, а не герой. Наверняка существуют какие-то вещи, которых я не могу выдержать, но думать об этом не стоит. Жить нужно положительными эмоциями.

- А ты на сегодняшний день чего-либо сильно боишься?
- Наверно, у любого человека есть целый мешок демонов, которых он тащит за спиной и периодически выпускает. Конечно, и у меня есть этот рой. От них нельзя избавиться, задача в другом: не дать им возобладать над тобой, не дать себя захватить. Эта борьба не прекращается ни на секунду.

- Иногда, когда всего достигнешь, хочется завыть волком. С тобой такое бывает?
- Если мне по-настоящему захочется все бросить, я все немедленно брошу. Волком мне выть не хочется.

- И куда же ты можешь уехать отдыхать душой?
- Мне нравится Скандинавия, нравится Прибалтика.

- Это как-то связано с внешностью рыжеволосого викинга?
- Это гены. По отцу род шел из Скандинавии. Мои предки были самыми настоящими пиратами, и меня тянет туда же. Я по жизни пират и считаю это лучшей профессией на Земле. Просто сейчас пиратов нет, а то бы я ни секунды не сидел в Останкино, плавал бы в любом море.

- Чем для тебя является обязанность посещать тусовки?
- Я не хожу на тусовки, в год раза два-три выбираюсь. Но я иду в гости к ЧЕЛОВЕКУ. Например, журнал "Playboy" уважаю, хорошо отношусь к Троицкому и русскому изданию. Да и они не обижают меня. Я прихожу только к тем людям, кого не хотел бы обидеть. Другая тусовка меня не интересует: я был в лучшей тусовке конца 70-х - начала 80-х. Там были интереснейшие люди, и что мне теперь эта...

- В карьере часто большую роль играют обиды и желание доказать свои возможности. Что толкало вперед тебя?
- Ну, во-первых, я с детства знал, кем я должен быть. С 8-го класса я чувствовал в себе призвание. Во-вторых, было время, когда я был не уверен в себе, стеснялся года два даже поступать на журфак. Потом поступил. Сначала движущей силой после возвращения из армии было то, что все уже при деле. Все уже летают, а я все разбегаюсь по взлетной полосе и никак не могу оторваться. Как бомбовоз. Зато потом я начал пахать по-черному и сделал рывок. С сорока лет я пашу, а до этого, не считая армии, просто отдыхал.

- Говорят, что цена успеха в журналистике одиночество, твой жизненный опыт подтверждает это?
- Мы были хулиганами, отверженными, но и яркими личностями. С нами было интересно, но быстро все это наскучило. А женщины хотели всего сразу (я говорю, в частности, о своей жене). В моем случае нужно было очень долго ждать, пока эта каша сварится, когда все уже ездят за границы, а для меня дороже любой карьеры друзья в пивной. Супруга моя потом, когда я стал известен, поняла, что жить со мной было можно и карьера была заложена в основе. Я не хочу, чтобы возвращались те мои женщины, которые меня оставили тогда, когда был сильным, молодым, который меньше 7 зубов с маху не выбивал, не прощал подлости, был горяч и сначала давал в морду, а потом думал, не мало ли дал. Их возвращение я вижу без прикрас: они не вернулись бы к нам в дворницкую, они хотят вернуться в генеральскую прихожую, скинуть манто. Но ушли-то они из дворницкой и от дворника. Вот и все, и ничего не могу с этим поделать...

Фото из архива И. Воеводина