[Агентство] [Журнал] [Дизайн-студия]
[Сотрудничество] [Сплетни] [Обратная связь]

В родном Владимире ребенком он видел, как Андрей Тарковский снимал «Рублева». С высоты операторского крана режиссер выстраивал свой собственный мир, был близок к богам, и впечатлительному мальчику казалось, что всё и вся подвластно этому маленькому человеку. На сегодняшний день он - один из самых модных столичных режиссеров. Его постановкам «Веселые парни», «Мой бедный Марат», «Он пришел», «Поле битвы после победы принадлежит мародерам», «Милый друг», «Бюро счастья» сопутствуют удача,шум и успех, а в 1985 году спектакль студента режиссерского факультета Щукинского училища запретили - Андрей Житинкин поставил пьесу «Цена» Артура Миллера, на чье творчество в Союзе было наложено табу. Спас его Случай.

Случай от Андрея Житинкина: «В Манеже - грандиозная акция, на которую пригласили Артура Миллера. Подходит к писателю корреспондент программы «Время», а он ему говорит: «Все, последний раз приезжаю в Советский Союз, потому что нигде не идут мои пьесы. Вот когда пойдут, тогда и приеду!» Работают камеры. Я достаю программку, и Миллер видит: «Цена». Он остолбенел. Сказал: «Извините, вот тут, где-то при Вахтангов-театре...» Это показали по ТВ. На следующий день было разрешено все! Начали продавать билеты, студентам-актерам засчитали дипломы, а меня пригласили на практику в «Современник». Вот такая счастливая история».

- Но эту историю сковали Вы сами!
- Этот странный случай потом очень многое определил в моей жизни. Я не боюсь рисковать, ставя совершенно новые пьесы.

- Чем обуславливается выбор произведения?
- Когда пьесу приношу в театр я, это то, что волнует меня самого. У меня есть правило «терять» пьесу. Я ее прочту и бросаю на дно чемодана. В гастролях и поездках вожу ее, заваленную вещами, ни разу не открыв. Если я о ней не вспомнил - не поставлю, а если меня подмывало ее открыть и я невольно начинал фонтанировать - берусь за постановку.

- Ваша последняя постановка - «Нижинский». Почему выбрана эта тема?
- Нижинский - символ судьбы большого актера ХХ века. Есть люди, позволившие себе заглянуть в бездну, за край. Они опередили время: Высоцкий, Даль. Нижинский всегда балансировал на грани дозволенного. Первые его опыты в хореографии - «Весна священная», «Послеполуденный отдых фавна» вызвали шок, потому что уже тогда он придумал то, что теперь называют авангардным балетом. Сейчас все газеты полны рецензий, где сталкиваются разные позиции историков, театральных критиков. Меня всегда удивляет, когда люди начинают всерьез внедряться в то, что было между Дягилевым, Ромолой и Нижинским, и выяснять на фрейдистском уровне, как это все способствовало танцу. Самым главным в жизни Нижинского был танец, а не секс. Мне совершенно наплевать, что питает: искусство - любовь или любовь - искусство. То, что он сделал в «Русских сезонах» в Париже, вошло в историю, став мифом. Наш спектакль - лишь одна из версий этой истории. В этом году весь мир отмечает 110 лет со дня рождения Вацлава Нижинского. Эта дата есть в календаре ЮНЕСКО, а у нас в России прошла незамеченной. Пьеса Глена Бламстейна дает фантастические возможности режиссеру - она о балете, но в ней совершенно нет танца. Действие происходит в 1924 году в венской психиатрической клинике. Нижинскому 35 лет. Он болен. Мне было интересно проследить поток сознания человека: он помнит еще, что он гений, но обстоятельства, почему он гений, забывает.

- А может ли человек осознавать себя гением? И не болезнь ли это?
- Думаю, что осознает и это не болезнь. Когда Энштейн фотографировался, высунув язык, он не валял дурака, просто понимал, что достиг такой планки, когда позволено все!

- Может быть, некоторые художники не открывали новые пути, а просто талантливо «дурачили» публику?
- Да, но эта «дурь» дорогого стоит, потому что меняется взгляд у целого поколения людей. И тут уже художник не властен над тем, что он делает. У Пикассо и Дали есть свое место в истории. Вы когда-нибудь были в психиатрической больнице? Когда я увидел рисунки Нижинского, они объяснили мне очень многое - сумрачность в его душе. Ведь он танцевал 10 лет, а тридцать с лишним - провел в больнице.

- Где грань между безумием и гениальностью?
- Она размыта. Многие наши замечательные актеры побывали в психиатрических больницах. Ведь профессия предполагает сознательное расшатывание своей нервной системы, и в этом залог удачи и успеха. Сколько актеров вынуждены были оставить профессию, не сумев остановить свои эмоции.

- Но ведь актер - притворщик?
- По определению - да. Я работал с Александром Ширвиндтом, Иннокентием Смоктуновским, Маргаритой Тереховой, Юрием Яковлевым, Сергеем Безруковым, Мариной Зудиной - это все очень умные люди. Мне дороже актеры, подчиняющие свой талант миссии. Иначе можно сойти с ума. Если ты все время надеваешь чужой костюм, живешь чужими мыслями и страстями, то обесцениваются твоя жизнь, совесть, мораль. Искусство и мораль - две вещи несовместные. Нужно уметь сохранить себя. Должен сказать, что режиссер, действительно, психотерапевт.

- А кто же лечит режиссера?
- Это самое сложное. Очень трудно восстановиться, когда идет психологический износ. В мире искусства весьма распространено предательство. Когда оно бьет тебя под дых и кажется, что нет сил работать, то, действительно, спасают музыка, книги, машинка, чистый лист бумаги и то, что ты пытаешься оставить на нем. Еще у меня есть увлечение: я собираю конвалюты. Это такие блокноты, куда я вклеиваю все, что как-то связано с этим периодом моей жизни: кусочки ткани, перышки. Там почти нет фотографий. Когда очень плохо на душе, погружаюсь в прошлое. Я люблю открыть такой старый альбом за какой-то год и вспомнить то, что меня волновало. Вот это путешествие в прошлое абсолютно мое и абсолютно сексуальное.

- Вы ребенком каким были?
- О таких как я говорят: в тихом омуте черти водятся. Я родился во Владимире. Мои родители - ученые-химики - очень много ездили, и часто я был предоставлен сам себе. В три года меня научили читать. Ограничением был рост - брал те книги, до которых дотягивался. Это было спасением от одиночества, от всего... Я был тихим ребенком, всегда готовым на провокацию. Может быть, мое поведение и вызывало бы беспокойство родителей, если б не эти безумные пятерки. Я был кондовый отличник. И придраться было невозможно. А уж какие у меня в голове были тараканы - это мое личное дело. Всегда был немножко один. Не испытываю дискомфорта от одиночества, раздражаюсь, когда теряю его или кто-то пытается поставить мне флажки, маячки, ограничивающие мою свободу.

- Вы влюбляетесь в актеров, с которыми работаете?
- В силу того, что у меня есть актерское образование, я знаю все актерские рычаги и даже о чем думает исполнитель, закуривая на репетиции, делая вид, что ему скучно. Более зависимых существ, чем актеры, нет. Мои взаимоотношения с актером носят романный характер. Это, конечно, обольщение. Первое знакомство, ухаживание друг за другом, влюбленность. И как апогей этой любви рождается третий человек - роль, образ. А потом, когда приходится расставаться... Я понимаю, что многие наши великие актеры, и особенно актрисы, если и не страдают потом, то испытывают душевный дискомфорт. Я работал с Тереховой, Дробышевой, Полищук, Талызиной, Гурченко. У всех у них странные, прекрасные, сложные характеры.

- Талантливый человек может быть прост по характеру?
- Нет. Однозначно.

- Талант искупает дурной характер?
- В человеческом смысле - нет, в профессии - да. Я могу простить жуткий, дурной поступок талантливому человеку в профессии, а в жизни - нет. Тем более, что режиссер, по определению, ничего не забывает.

- Но прощает?
- Все зависит от предлагаемых обстоятельств. Ради конкретной идеи, иногда, объединяются люди, готовые перегрызть друг другу глотку.
Зрители всегда ждут от вас каких-то провокаций. Получается, что вы заложник собственного образа - вы обязаны удивлять. И в этом есть несвобода. Иногда так и бывает, но... Я могу шокировать отсутствием шока. В театре люблю симбиоз метафоры и натурализма. Откровение внутреннее и внешнее. Во всех моих спектаклях много эротики. Зрители знают мой почерк и разочаровываются, если я меняю свой имидж. И теперь мне очень комфортно, потому что на сегодняшний день я могу поставить все! И это будут смотреть. Серьезнейшие вещи: экзистенциалистский текст Камю, Уильямса, Леонида Андреева нужно упаковать в очень яркую, зрелищную форму. Потому, что современного человека с сотовым телефоном, из-за клипового сознания невозможно заставить взять книгу в руки. Очень многие идут в театр, чтобы отдохнуть или выгулять костюм. Какое количество женщин приходит в театр, чтоб испытать то, что со своими засыпающими мужьями не испытывают! Это особенно заметно на «Милом друге». Пару раз мы вызывали «скорую» зрительницам, впавшим в истерику. Недавно я испытал шок относительно невероятной популярности Александра Домогарова в Европе. Он стал звездой польского кино, снявшись в фильме Ежи Гоффмана «Огнем и мечом» по роману Генрика Сенкевича. Это самый дорогой проект в Европе, после «Сибирского цирюльника». На премьере стоял визг. Десять минут стоя зал аплодировал. От Домогарова отрывали пуговицы... Мне как режиссеру было очень интересно это наблюдать. Есть ли ревность? Ведь популярным актера делает режиссер, ставя ему удачные роли. Я очень люблю мужественных людей, умеющих рисковать. Саша 12 лет работал в Театре Советской Армии и был фрачным героем. Роль Нижинского, сыгранная с настоящей болью, помогла ему размыть рамки амплуа. Отвечая на ваш вопрос, говорю - не завидую. Эту роль он родил вместе со мной.

- А играть самому не хочется?
- У меня есть компенсация. Я веду богемный образ жизни. Люблю стоящую тусовку, компанию. За хорошей водкой и виски провести время с друзьями - это в работе потом очень помогает. Я ведь работаю на тусовке. Огромное количество контактов, предложений, даже спонсоров возникает именно там. Находясь внутри этой орбиты, невольно играю.

- В жизни играете, а на сцене - живете?
- Абсолютно верно. Хотя со своей актерской профессией окончательно еще не расстался. Недавно снялся в телефильме молодого британского режиссера «Искушение Дёрка Богарта», сыграв роль Лукино Висконти. Но кто это увидит? А еще в издательстве «Аква» у меня вышла книжка - «99 - поэтический перформанс». Поток сознания режиссера, облаченный в поэтическую форму. В книге бездна эротических фотографий.

- Один шаг в кино Вы уже сделали, а второй?
- Если я заскучаю в театре, а такое может быть, не исключено... Но я так много ставлю и мне еще очень многое любопытно. Пока я сам себя могу удивить, и не так уж важно, поймет ли это зритель.

- Кроме режиссерской, о какой-нибудь другой профессии мечтали?
- Я такой везунчик - с ходу поступил на актерский, сразу после школы. Потом на режиссерский. Мне так везло, что сейчас, когда меня долбают, я не обижаюсь, т.к. очень многие вещи, заставляющие меня страдать: предательство, личные проблемы, думаю, закономерны. Слишком много мне везло в жизни. Это компенсация, плата за успех. И я должен принимать все с благодарностью.

- А Вам не страшно, когда везет?
- Нет, талант это дар. Аншлаги, интерес и любовь зрителей, все это непросто, значит, я что-то угадал. Не исключаю, что настанет момент, когда перестану быть модным. Но театр - это невероятный труд, пот, кровь и слезы.

- Успех дает силы?
- 100 процентов! Знаю режиссеров, которые, кокетничая, говорят, что им не важно, сколько зрителей в зале. Бред собачий. Спектакль идет совершенно по-другому, если аншлаг. Иначе играют актеры, у них по-другому горит глаз - идет совершенно иной энергообмен. Успех - наркотик. И без него совершенно невозможно подпитываться. Почему актеры становятся знаменитыми: Меньшиков, Безруков, Домогаров? Поражает и заряжает энергетика, только это.

- Реальная жизнь волнует Вас или Вы не впускаете ее в свой мир?
- Стараюсь не впускать, потому что это разрушает то, ради чего я живу. Если всерьез вникать в то, что происходит в политике, тут же теряешь свою энергетику. Должна быть дистанция. По моему мнению, художник должен быть всегда вопреки. При этом не важно, какой режим. Меня называют скандальным, и я не обижаюсь: ведь чем злее и обиднее рецензия, тем интереснее просчитать, что действительно задело автора статьи. Нельзя просто копировать жизнь. Это очень скучно. Сама жизнь непредсказуема и в ней все вперемежку. Сегодняшний день у меня прошел под знаком комедии или мелодрамы, а завтрашний? Не могу знать, стараюсь даже жанры не обозначать. На спектакле «Милый друг» очень много смеются, а для меня это почти эротико-политический триллер. Ведь герой - Дюруа - убийца-сержант, у которого руки в крови. Он человек средних способностей, единственный его талант - секс. Люди талантливы по-разному. Посмотрите, как хитро поступает природа. Есть суперинтеллектуалы, книжные черви, разговаривая с которыми цепенеешь от обилия информации. Эти люди, как правило, очень хрупкие. А есть люди фантастического шарма и обаяния, с которыми не станешь обсуждать Музиля или Пруста. Зачем? И это тоже талант. Я считаю, что есть две эволюции - духовная и сексуальная, и они переплетаются. Ставя спектакль, всегда стараюсь понять, что герою важнее.

- Предпочитаете писать по белому листу?
- Я всегда так расстраиваюсь, когда идут три «Чайки», четыре «Иванова», теперь пошла волна «Гамлетов». А ведь есть еще столько всего! Некоторым кажется, что я сошел с ума: невозможно репетировать утром, днем, вечером. Я же по-другому не могу. У меня нет желания оттолкнуть кого-то локтем, и я ни с кем не конкурирую. Очень бережно отношусь к своему зрителю и не ставлю избирательных спектаклей. Один будет следить за любовной историей, другой - за сюжетом, третий - за картинкой. Кто-то придет на любимого актера, а кто-то, возможно, вспомнит свою жизненную историю, даже не входя в контакт с исполнителем, пребывая в состоянии публичного одиночества, просидит весь спектакль...

- Где Вы силы черпаете, что стимулирует?
- Может быть, это связано с профессией - ведь от режиссуры театра ничего не остается - мы занимаемся воздухом... Как-то с театром мы летели на гастроли и на высоте 10 тысяч метров попали в турбулентность. Все начали прощаться друг с другом, а одна актриса спросила меня: «Андрей, что такое жизнь? В чем ее смысл?» Жизнь - это сиюминутность ощущений. Никакой другой формулы для себя я пока придумать не могу. И я ловлю кайф от этой сиюминутности!

Юлия ГЕРРА